Памяти профессоров Чейна и Стокса

А ведь есть какой-то символизм в том, что свои надежды, пусть и с очень изрядной долей скепсиса, мы связываем с днем 5 марта. Ведь 59 лет назад очень похожие чувства испытывали (пусть и относительно немногие) советские люди.

И в этой связи мне вспомнилась замечательная история (я сейчас нашел ее в инете, оказывается, это описал известный литературный критик Бенедикт Сарнов):


Юра [Гастаев] и в самом деле был человек, быть может, не менее замечательный, чем его знаменитый отец. Я знал его мало — видел, наверно, всего два или три раза в жизни. Но в один из этих разов он показал мне только что вышедшую свою книжечку, вокруг которой — сразу по её выходе в свет — разгорелся крупный скандал.

Книжка была специальная. Вообще-то это была его диссертация. В жизни своей Юра занимался разными вещами: математикой, философией, участвовал в выпуске правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий», из-за чего в конце концов вынужден был эмигрировать (закончил он свои дни в Америке, в городе Бостоне) и даже писал совсем недурные стихи. Но диссертацию свою он защитил на сугубо специальную тему (то ли по математике, то ли по математической логике), и понять её я, разумеется, был не в состоянии. Показывая её мне, Юра, конечно, и не предполагал, что она может меня заинтересовать сама по себе.

А о скандале я уже слышал: среди тех, кого автор благодарил за помощь, оказанную ему в его работе, был назван академик А.Д. Сахаров, упоминать которого в то время можно было только поливая его бранью и отмежёвываясь от его крамольных идей.

Когда Юра показал мне оборот титульного листа с перечнем фамилий, в числе которых была и фамилия опального академика, я сказал, что да, мол, уже слышал про это. Но он, не отнимая книгу от моих глаз, ткнул пальцем в другую, следующую строчку, слегка отстоящую от общего списка: “Особую благодарность автор выражает профессорам Д. Чейну и У. Стоксу, без помощи которых эта книга никогда бы не увидела свет”....

Для тех, кому эти имена ничего не говорят:

...Как гром среди ясного неба грянуло известие о болезни вождя. А затем — бюллетени, где мелькали малопонятные, а то и вовсе непонятные простому человеку слова и выражения: “поражение стволовой части мозга”, “кислородная недостаточность”, “больной находится в стопорозном состоянии”... И среди них — самое непонятное из непонятных: “Дыхание Чейн-Стокса”.

С тревогой и надеждой вслушивались тогда в эти передававшиеся по радио бюллетени миллионы людей.

С тревогой и надеждой вслушивались в них и зэки. Но у них и тревога была другая (неужели выживет?), и надежда тоже — своя (а может, всё-таки подохнет?).

Юрины друзья-солагерники не в силах были томиться этой неизвестностью. Но отыскался среди них какой-то зэк с медицинским образованием, может быть, даже профессор, — и подступились они к нему с расспросами. И кто-то из них спросил:

— А дыхание Чейн-Стокса — это что значит?

— А дыханье Чейн-Стокса, — усмехнувшись, ответил “профессор”, — это, братцы, значит полный п...дец.

* * *

И до знакомства с Юрой Гастевым, до этого его замечательного рассказа мы с друзьями каждый год 5 марта собирались и пили за этот красный день календаря, круто изменивший всю нашу жизнь. Но после того как я услышал эту историю, на всех таких наших посиделках я всегда норовил провозгласить тост “за профессоров Чейна и Стокса”.

Вот такая замечательная история. И я очень хочу надеяться, что у нас будет еще один повод для празднования 5 марта. И не забудьте в этот славный день помянуть двух замечательных профессоров-медиков

Что-то я сегодня расписался