Гаййй
На редкость талантливого поэта нарыл. Начну с иронического стиха, но у него все - превосходно.
Одадоя
Кто ползком, кто на байдарке,
Кто на взмыленном коне
Пробираются доярки,
Всевозможные доярки,
Все возможные доярки
Благородные блондинки
И брутальные брюнетки
Сплочены заветной целью, жаждой движимы большой.
Безрассудны, как ботинки
И всесильны, как таблетки.
Замечательны и телом, и, наверное, душой.
Полыхая страстью страшной,
Потрясая пышной грудью,
Источая ароматы в сладких недрах и вовне,
Побеждают в рукопашной,
Предаются рукоблудью,
Никому не отдаются, пробираются ко мне.
Всё забыто: и удои,
И райклуб, и хлеб с водою.
Тело – дело молодое, вот и вышел нетерпёж.
Стирки брошены и варки.
Незабвенные доярки
Сплошь охвачены любовью: блеск в глазах и в чреслах дрожь.
Все отчаянны, речисты,
Крутобёдры и плечисты.
В них пустили длинны корни гены чистой красоты.
На устах у них «Морячка».
Между ног у них горячка
Раскаляет тайны гнёзда до желанной красноты.
Как гроза неотвратимы,
Как река необратимы,
Скачут сёстры побратимы, одержимые одной
Мыслью: скинув тесны платья,
Заключить меня в объятья...
Я скрываюсь под кроватью и боюсь, как заводной.
Висит
Смерть беспардонна, мелочна, неопрятна:
Ни помечтать о светлом, ни выпить пива.
Это похуже, брат, чем на солнце пятна
Или в трусах крапива.
Дура кукушка врёт (нелады со счётом).
Я проверял (гадал на кофейной гуще).
Лаял, когда стучали (кого ещё там?).
Смерть заявилась в фартуке фирмы Gucci…
Думала, поиграет со мной немножко
И приберёт, как кошка – того мышонка.
Это страшнее, братец, чем в пиве мошка
Или в тисках мошонка.
Так испугался,… я ведь ещё не пожил
(Пусть в голове Содом и вокруг Гоморра),
Чуть не сказал: «Прошу вас, зайдите позже»…
Вот бы была умора…
Ну её в баню – смерть, а судьбу – на мыло.
Я ведь не лыком шит и не пальцем делан.
Я ей сказал «свали», и она свалила:
Видно, её задело.
Так и ушла, не густо скосивши. В общем,
В этом конфликте дама с косой продула.
Зря мы на жизнь свою неустанно ропщем…
Всё-таки, жизнь – не смерть…
(а кукушка – дура)!
Браво, стрелок
Бравый стрелок, придуманный, чтоб развлечь
Автора своего, своего творца,
Вместо того чтоб отдохнуть, прилечь,
В странствие отправляется из дворца.
Жизни ему отмерено – 20 строк.
Участь его заранее решена.
После последней точки – прощай, стрелок,
Там тебя ждёт забвение, тишина.
Автор стрелком играет: сдувает с ног,
Громом пугает, молнией, вороньём.
Бравый стрелок уверен, что он бы смог…
Тут стихоплёт задумался о своём…
Ветер ослаб, скрежет вороний смолк.
Внутренний голос шепчет стрелку: «Проснись!
Он не следит, время пришло!» Стрелок
Остановился, пристально глянул ввысь,
Глухо промолвил: «будет тебе урок»
(Автора от внезапности затрясло).
Вот он прицелился. Вот он спустил курок…
И оборвал писаку на полусло
На юг
Сядешь напиться чаю – и день закончен.
Выйдешь перекурить – а вокруг зима.
Утром вдруг замечаешь, что дело к ночи.
Это любого может свести с ума.
Хронос проглотит мир, отрыгнёт руины.
Выполет близких, выкорчует родных.
Знамя твоих надежд превратит в рванину
И обездвижит кроликов заводных.
Времени нет, не было и не будет.
Жадный насос выкачивает века
И образует вакуум в том сосуде,
Где за стеклом маячит твоя рука.
Там то смешно, то страшно… но стенки тонки.
Бритвою полоснёшь – и пиши «каюк».
Или «свобода». Или глаза ребёнка,
С кроличьей стаей двинувшего на юг.
Одадоя
Кто ползком, кто на байдарке,
Кто на взмыленном коне
Пробираются доярки,
Всевозможные доярки,
Все возможные доярки
Благородные блондинки
И брутальные брюнетки
Сплочены заветной целью, жаждой движимы большой.
Безрассудны, как ботинки
И всесильны, как таблетки.
Замечательны и телом, и, наверное, душой.
Полыхая страстью страшной,
Потрясая пышной грудью,
Источая ароматы в сладких недрах и вовне,
Побеждают в рукопашной,
Предаются рукоблудью,
Никому не отдаются, пробираются ко мне.
Всё забыто: и удои,
И райклуб, и хлеб с водою.
Тело – дело молодое, вот и вышел нетерпёж.
Стирки брошены и варки.
Незабвенные доярки
Сплошь охвачены любовью: блеск в глазах и в чреслах дрожь.
Все отчаянны, речисты,
Крутобёдры и плечисты.
В них пустили длинны корни гены чистой красоты.
На устах у них «Морячка».
Между ног у них горячка
Раскаляет тайны гнёзда до желанной красноты.
Как гроза неотвратимы,
Как река необратимы,
Скачут сёстры побратимы, одержимые одной
Мыслью: скинув тесны платья,
Заключить меня в объятья...
Я скрываюсь под кроватью и боюсь, как заводной.
Висит
Смерть беспардонна, мелочна, неопрятна:
Ни помечтать о светлом, ни выпить пива.
Это похуже, брат, чем на солнце пятна
Или в трусах крапива.
Дура кукушка врёт (нелады со счётом).
Я проверял (гадал на кофейной гуще).
Лаял, когда стучали (кого ещё там?).
Смерть заявилась в фартуке фирмы Gucci…
Думала, поиграет со мной немножко
И приберёт, как кошка – того мышонка.
Это страшнее, братец, чем в пиве мошка
Или в тисках мошонка.
Так испугался,… я ведь ещё не пожил
(Пусть в голове Содом и вокруг Гоморра),
Чуть не сказал: «Прошу вас, зайдите позже»…
Вот бы была умора…
Ну её в баню – смерть, а судьбу – на мыло.
Я ведь не лыком шит и не пальцем делан.
Я ей сказал «свали», и она свалила:
Видно, её задело.
Так и ушла, не густо скосивши. В общем,
В этом конфликте дама с косой продула.
Зря мы на жизнь свою неустанно ропщем…
Всё-таки, жизнь – не смерть…
(а кукушка – дура)!
Браво, стрелок
Бравый стрелок, придуманный, чтоб развлечь
Автора своего, своего творца,
Вместо того чтоб отдохнуть, прилечь,
В странствие отправляется из дворца.
Жизни ему отмерено – 20 строк.
Участь его заранее решена.
После последней точки – прощай, стрелок,
Там тебя ждёт забвение, тишина.
Автор стрелком играет: сдувает с ног,
Громом пугает, молнией, вороньём.
Бравый стрелок уверен, что он бы смог…
Тут стихоплёт задумался о своём…
Ветер ослаб, скрежет вороний смолк.
Внутренний голос шепчет стрелку: «Проснись!
Он не следит, время пришло!» Стрелок
Остановился, пристально глянул ввысь,
Глухо промолвил: «будет тебе урок»
(Автора от внезапности затрясло).
Вот он прицелился. Вот он спустил курок…
И оборвал писаку на полусло
На юг
Сядешь напиться чаю – и день закончен.
Выйдешь перекурить – а вокруг зима.
Утром вдруг замечаешь, что дело к ночи.
Это любого может свести с ума.
Хронос проглотит мир, отрыгнёт руины.
Выполет близких, выкорчует родных.
Знамя твоих надежд превратит в рванину
И обездвижит кроликов заводных.
Времени нет, не было и не будет.
Жадный насос выкачивает века
И образует вакуум в том сосуде,
Где за стеклом маячит твоя рука.
Там то смешно, то страшно… но стенки тонки.
Бритвою полоснёшь – и пиши «каюк».
Или «свобода». Или глаза ребёнка,
С кроличьей стаей двинувшего на юг.
