На Эхе про Писси Риот c Маратом Гельманом

И. ВОРОБЬЕВА: Марат, эта акция девушек в храме Христа Спасителя вызвала разную реакцию. Какую реакцию это вызвало у тебя? Это что-то возмутительное, или это абсолютно нормально в условиях нынешней российской действительности?

М. ГЕЛЬМАН: Это ненормально, конечно. Художник имеет право на самые жесткие высказывания, самую жесткую критику, не важно, Путина, церкви, но при этом тогда, когда он находится в художественном пространстве или, в крайней случае, в профанном, т.е. не маркированном пространстве. А пространство храма все-таки для многих людей маркировано как сакральное. И тот факт, что девочки хотели отомстить патриарху за то, что тот участвует в предвыборной кампании, агитирует за одного из кандидатов, он не очень… Дело в том, что они нарушают пространство простых людей, которые, может быть, и не в курсе того, что патриарх участвует в кампании, они просто считают, что храм – это их святое место. Это плохая акция, неправильная. Но кто виноват в том, что она случилась? Они, девочки, могли об этом не думать, они совершили дерзкий поступок. С моей точки зрения, вина на Чаплине, на патриархе гораздо больше, чем на самих девочках, которые этот некорректный жест сделали.

И. ВОРОБЬЕВА: А почему на них?


М. ГЕЛЬМАН: Все же знают, выборы – это такая нечистая ситуация, черные технологи. Если ты участвуешь в выборах, ты должен быть готов к тому, что ты попадаешь в очень агрессивный, грязный контекст. И в тот момент, когда патриарх призывал людей не идти на митинги, или когда он говорил о том, что 12 лет Путина – это 12 лет счастья для России, в этот момент он как бы спровоцировал эту обратную реакцию. Мой вердикт такой, что это плохая акция, абсолютно недопустимая, но вина в том, что она случилась лежит в основном на РПЦ.

И. ВОРОБЬЕВА: Где граница? Мы видели, как арт-группа «Война» рисовала огромный длинный белый мужской половой орган на Литейном мосту. Им за это дали премию.

М. ГЕЛЬМАН: Граница очень простая. Дело в том, что, когда художник высказывается в художественном пространстве, он имеет право говорить всё что угодно. Это сцена. Если ты находишься в театре и на сцене кто-то в кого-то стреляет, ты понимаешь, что это не убийца, а это актер, играющий убийцу. Художественное пространство, в нем может быть всё. Если у Михалкова в его фильме взрывают церковь, ты понимаешь, что это не реальный взрыв церкви, а это кино. Это первое. Второе – в профанном пространстве, т.е. не маркированном, нейтральном, как группа «Война», очень важно, чтобы художественный жест был гораздо сильнее, чем поступок. Мелкое хулиганство и достаточно мощный художественный жест. И третье – это маркированное пространство, сакральное. Т.е. как они не имеют права посягать на художественное пространство, точно так же и мы не должны свои жесты делать в их пространстве, в пространстве, которое для кого-то является священным. Поэтому здесь граница важна, именно территория важна.

И. ВОРОБЬЕВА: Смотри, не было же такого взрыва общественного мнения и этого осуждения, когда девчонки пели в метро, на крыше троллейбуса, на Васильевском спуске.

М. ГЕЛЬМАН: Правильно. Именно потому что это не было маркировано, это было наше общественное пространство, наше общее. Здесь ведь проблема в чем еще? Ведь то, что я говорю, это результат… Мы много раз видели, наблюдали, и у нас есть некий опыт. И мы понимаем, что такое художественное пространство, что такое профанное пространство. Они могли этого вообще не понимать. Я бы так сказал – сама акция недопустимая, плохая. Я думаю, что если не будет никакого преследования девчонок, то художественная общественность может им объяснить и доказать, что они сделали абсолютно неверный жест.

И. ВОРОБЬЕВА: Т.е. их не надо наказывать, им нужно объяснять.

М. ГЕЛЬМАН: Да. Но если сейчас начнется судилище – а у меня есть информация, что есть серьезные люди, которые требуют судилища, – то тогда мы все встанем на их сторону. Я могу обсуждать, хорошая выставка или плохая, хорошая акция или плохая только в том случае, если людям ничего не грозит. Как только художникам начинает грозить реальное преследование, я забываю обо всем этом, о чем мы сейчас говорили, и начинаю их защищать. Поэтому сейчас самое важное, чтобы не было никакого жесткого наказания, чтобы обсуждение было именно в художественной среде и чтобы сама художественная среда смогла выработать эти новые правила, что не надо в сакральное пространство идти. Это очень важно. И надо иметь в виду, что они меньше виноваты, чем Чаплин. Чаплин, который призывал не ходить на митинги, голосовать за Путина, несет за эту акцию гораздо больше вину, чем сами девчонки.

И. ВОРОБЬЕВА: У нас по телефону Марат Гельман. Говорим мы о художественных акциях, которые так или иначе отражают ситуацию в стране, люди таким образом высказываются о том, что происходит. ОБРЫВ СВЯЗИ.