Без заголовка
А кто-нибудь Еськова читал? Евангелие от Афрания и Последний кольценосец?
|
я читал "Последний кольценосец". Легкое чтиво почитать можно разок-другой. Но в принципе понравилось. У меня есть в электронном виде могу скинуть.
 Случайно нажал "Покинуть сообществао". Возмите меня обратно!!!
|
|
|
Кирилл Еськов. Последний кольценосец
--------------------------------------------------------------- © Copyright Кирилл Еськов --------------------------------------------------------------- Мы слабы, но будет знак Всем ордам за вашей Стеной -- Мы их соберем в кулак, Чтоб рухнуть на вас войной. Неволя нас не смутит. Нам век вековать в рабах, Но когда вас задушит стыд, Мы спляшем на ваших гробах. Р. Киплинг Никогда еще на полях войны не случалось, чтоб столь многие были столь сильно обязаны столь немногим. У. Черчилль * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРЕ ПОБЕЖДЕННЫМ * Золото -- хозяйке, серебро -- слуге, Медяки -- ремесленной всякой мелюзге. "Верно, -- отрубил барон, нахлобучив шлем,-- Но Хладное Железо властвует над всем!" Р. Киплинг ГЛАВА 1 Мордор, пески Хутэл-Хара. 6 апреля 3019 года Третьей Эпохи Есть ли на свете картина прекраснее, чем закат в пустыне, когда солнце, будто бы устыдившись вдруг за свою белесую полдневную ярость, начинает задаривать гостя пригоршнями красок немыслимой чистоты и нежности! Особенно хороши неисчислимые оттенки сиреневого, в мгновение ока обращающие гряды барханов в зачарованное море -- смотрите не упустите эту пару минут, они никогда уже не повторятся... А предрассветный миг, когда первый проблеск зари обрывает на полутакте чопорный менуэт лунных теней на вощеном паркете такыров -- ибо эти балы навечно сокрыты от непосвященных, предпочитающих день ночи... А неизбывная трагедия того часа, когда могущество тьмы начинает клониться к упадку и пушистые гроздья вечерних созвездий внезапно обращаются в колкое льдистое крошево -- то самое, что под утро осядет изморозью на вороненом щебне хаммадов... Именно в такой вот полуночный час по внутреннему краю серповидной щебнистой проплешины меж невысоких дюн серыми тенями скользили двое, и разделяющая их дистанция была именно той, что и предписана для подобных случаев Полевым уставом. Правда, большую часть поклажи -- в нарушение уставных правил -- нес не задний, являвший собою "основные силы", а передний -- "передовое охранение", однако на то имелись особые причины. Задний заметно прихрамывал и совершенно выбился из сил; лицо его -- худое и горбоносое, явственно свидетельствующее об изрядной примеси умбарской крови, -- было сплошь покрыто липкой испариной. Передний же по виду был типичный орокуэн, приземистый и широкоскулый -- одним словом, тот самый "орк", которыми в Закатных странах пугают непослушных детей; этот продвигался вперед стремительным рыскающим зигзагом, и все движения его были бесшумны, точны и экономны, как у почуявшего добычу хищника. Свою накидку из бактрианьей шерсти, что всегда хранит одну и ту же температуру -- хоть в полуденное пекло, хоть в предутренний колотун, -- он отдал товарищу, оставшись в трофейном эльфийском плаще -- незаменимом в лесу, но совершенно бесполезном здесь, в пустыне. Впрочем, не холод сейчас заботил орокуэна: по-звериному чутко вслушиваясь в ночное безмолвие, он кривился будто от зубной боли всякий раз, как до него долетал скрип щебня под неверной поступью спутника. Конечно, наткнуться на эльфийский патруль здесь, посреди пустыни, -- штука почти невероятная, да и потом для глаз эльфов звездный свет -- это вообще не свет, им подавай луну... Однако сержант Цэрлэг, командир разведвзвода в Кирит-Унгольском егерском полку, в такого рода делах никогда не полагался на авось и неустанно повторял новобранцам: "Помните, парни: Полевой устав -- это такая книжка, где каждая запятая вписана кровью умников, пробовавших делать по-своему". Оттого-то, наверно, и ухитрился за три года войны потерять лишь двоих солдат и цифрой этой гордился про себя куда больше, чем орденом Ока, полученным прошлой весною из рук командующего Южной армией. Вот и сейчас -- у себя дома в Мордоре -- он вел себя так, будто по-прежнему находится в глубоком рейде по равнинам Рохана; и то сказать -- какой это теперь дом... Сзади донесся новый звук -- не то стон, не то вздох. Цэрлэг обернулся, просчитал дистанцию и, молниеносно скинув с плеч тюк с барахлом (так, что ни единая пряжка при этом не звякнула), успел добежать до своего спутника. Тот медленно оседал наземь, борясь с подступающим беспамятством, и отключился, едва лишь сержант подхватил его под мышки. Ругаясь про себя на чем свет стоит, разведчик вернулся к своей поклаже за флягой. Ну и напарничек, ядрена вошь... хоть на хлеб намазывай, хоть под дверь подсовывай... -- Ну-ка хлебните, сударь. Опять похужело? Стоило лежащему сделать пару глотков, как все тело его свело приступом мучительной рвоты. -- Извините, сержант, -- виновато пробормотал он. -- Зря перевели питье. -- Не берите в голову: до подземного водосборника уже рукой подать. Как вы назвали тогда эту воду, господин военлекарь? Смешное слово... -- Адиабатическая. -- Век живи -- век учись. Ладно, с питьем-то у нас порядок... Нога опять отнимается? -- Боюсь, что так. Знаете, сержант... оставьте-ка меня здесь и добирайтесь до этого вашего кочевья -- вы вроде говорили, тут недалеко, миль пятнадцать. Потом вернетесь. Ведь нарвемся на эльфов -- оба пропадем ни за понюх табаку: из меня сейчас вояка -- сами понимаете... Цэрлэг некоторое время размышлял, механически чертя пальцем на поверхности песка значки Ока. Потом решительно заровнял рисунок и поднялся. -- Встаем лагерем. Вон под тем барханчиком -- там, похоже, грунт будет поплотнее. Сами дойдете, или проще дотащить вас? -- Послушайте, сержант... -- Помолчите, доктор! Вы -- уж простите -- как дите малое: спокойней, когда под приглядом. Попадетесь в лапы к эльфам, и через четверть часа вас вывернут наизнанку: состав группы, направление движения и все такое. А я слишком дорожу своей шкурой... Короче -- полтораста шагов сами пройти сумеете? Он брел куда ему было велено, чувствуя, как нога при каждом шаге наливается расплавленным свинцом. Под самым барханом он опять потерял сознание и не видел уже, как разведчик, тщательно замаскировав следы рвоты и отпечатки ног и тел, быстро, как крот, роет в песчаном откосе дневное убежище. Потом наступило просветление: сержант бережно ведет его к норе с матерчатой выстилкой. "Как вы, сударь, хоть за пару-то суток оклемаетесь?" Над пустыней между тем взошла луна -- омерзительная, будто бы насосавшаяся гноя пополам с кровью. Света, чтоб осмотреть ногу, теперь хватало. Сама по себе рана была пустяковой, но никак не затягивалась и чуть что начинала кровоточить: эльфийская стрела, как обычно, оказалась отравленной. В тот страшный день он подчистую израсходовал весь запас противоядия на своих тяжелораненых, понадеявшись -- авось пронесет. Не пронесло. В лесной чаще несколькими милями северо-восходнее Осгилиатской переправы Цэрлэг отрыл для него схорон под дубовым выворотнем, и пятеро суток он провалялся там, зацепившись сведенными судорогой пальцами за самый краешек обледенелого карниза, имя которому -- жизнь. На шестой день он все же сумел вынырнуть из багрового водоворота невыносимой боли и, глотая горькую, воняющую какой-то химией воду из Имлад-Моргула (до другой было не добраться), слушал рассказы сержанта. Остатки Южной армии, блокированные в Моргульском ущелье, капитулировали, и эльфы с гондорцами угнали их куда-то за Андуин; его полевой лазарет вместе со всеми ранеными растоптал в кашу взбесившийся мумак из разбитого Харадского корпуса; ждать, похоже, больше нечего -- надо пробираться домой, в Мордор. Тронулись на девятую ночь, едва лишь он смог передвигаться; разведчик избрал путь через Кирит-Унгольский перевал, поскольку предвидел -- по Итилиенскому тракту сейчас и мышь не проскочит. Хуже всего было то, что ему так и не удалось разобраться со своим отравлением (тоже еще специалист по ядам!): судя по симптоматике, это было что-то совсем новое, из последних эльфийских разработок; впрочем, аптечка так и так была почти пуста. На четвертый день болезнь вернулась -- в самое неподходящее время, когда они пробирались мимо свежеотстроенного военного лагеря Закатных союзников у подножия Минас-Моргула. Трое суток пришлось им прятаться в тамошних зловещих развалинах, и на третий вечер сержант с удивлением прошептал ему на ухо: "Да вы, сударь, седеете!" Впрочем, виною тому, возможно, была не сторожившая руины нежить, а вполне реальная виселица, воздвигнутая победителями на обочине тракта -- ярдах в двадцати от их убежища. Шесть трупов в истрепанном мордорском обмундировании (большая вывеска извещала посредством каллиграфических эльфийских рун, что это "военные преступники") собрали на пиршество все воронье Хмурых гор, и картина эта, наверное, будет преследовать его в снах до конца жизни. ...Нынешний приступ был третьим по счету. Трясясь от озноба, он заполз в матерчатую нору и вновь подумал: каково же сейчас Цэрлэгу -- в эльфийской-то тряпочке? Немного погодя разведчик проскользнул в убежище; тихонько взбулькнула вода в одной из принесенных им фляг, потом посыпался с "потолка" песок -- орокуэн маскировал изнутри входное отверстие. И стоило ему по-детски приникнуть к этой надежной спине, как холод, боль и страх начали вдруг вытекать прочь и неведомо откуда пришла уверенность -- кризис миновал. "Теперь надо только выспаться, и тогда я перестану быть обузой для Цэрлэга... только выспаться..." -- Халаддин! Эй, Халаддин! "Кто меня зовет? И как я оказался в Барад-Дуре? Не понимаю... Ладно, пускай будет Барад-Дур". |
После прочтения все мои иллюзии по поводу Христа, библиии и т.п. пропали окончательно
Тяжеловатое чтение, но вообще понравилось.
У него сейчас еще выходят "Баллады о Боре Робин-Гуде" (кажется так). Через пару-тройку недель почитаю