Илья Сельвинский

Я нашла, я нашла это стихотворение, которое последний раз слышала 14 лет назад! С методичностью раз в два-три месяца я лазила по инету и вот:


Человек умирал...

Человек умирал на больничной койке.
Был он профессор. Седой и старый.
Дышал то бурно, то кое-как,
А секунды на часиках
почему-то стали.

По нем ознобом бежал огонь,
Отдирая костяк от мышц.
И, как всегда бывает в агонии,
Тело таило огромную мысль.

В зубах, плечах, коленях - везде
Все в нем клокочет, не хочет, сердится...
А пальцы как будто держали в узде
Какого-то зверя. Может быть, сердце.

Вокруг стояли ученики.
- А доктор где?
- Куда смылся?
- Ольга!
- Что?
- Одеяло накинь!
Голос Ольги: - Не вижу смысла.

О чем он думал?
О, совсем не о том,
Что, будь он ловчей по природе,
ОН стал бы не винтиком, а винтом,
Членом коллегии или чем-нибудь вроде;

И не о том, что по жизни шел,
Медь находя или олово,
Но так ни разу и не нашел
Золото
в конскую голову.

Нет. Не об этом. Он вспомнил случай:
Еще молодой геолог,
Он спал в палатке во мгле дремучей
Среди валунов ослизлых и голых.

И вдруг очнулся. Не он - ястреб!
Как он почуял в дремучей мгле,
Что рядом лежит Счастье -
Девушка девятнадцати лет?

Днем они сталкивались на работе,
Она улыбалась ему под час.
Но полночь... в ней первобытное что-то,
Космоса властный час!

Сон и полночь. Две стихии,
Где груз бытовщины уже невесом,
Где крылья приподняты,
как
стихи, -
Полночью можно все.

Волосы пахли духами "Шанель".
Чудесный запах... С весною схожий...
Он сунул руку ей под шинель -
И пальцы увидели блеск ее кожи.

Но тут же громко подумал: "нет!"
Отдернул руку и отвернулся,
Утром опять полотняная улица,
Добыча
медных
недр.

И гордый дух его душу наполнил:
Черт возьми! Не совсем одурел.

Сколько лет он об этом не помнил
И вдруг - вспомнил. На смертном одре.
Вспомнил! Все! В последнем бреду,
Как обличающую улику,
Снежную,
заревую улыбку,
Голос ее, ее доброту.

У валуна рябого и голого
Вдруг - царевна... Как волшебство!
Ведь это и было в жизни его
Золотом
в конскую голову.
А он не понял. Женился случайно
Бог знает на ком. Почти без любви.
И он подытоживает... Сличпет...
А хрипы в груди не хрипы - львы!

Напрасно его усыпляет морфий:
Слезы текут, и в горле клубок;
Ведь только сейчас он понял, мертвый,
Что самое главное -
Любовь.

Все равно какая -
тихая, глубокая
Бурная ли, что пройдет в одночасье,
Фаустианская или лубочная, -
Только бы счастье!

Бегают нянечки... Плач голосистый...
А он не смеет. На них. Смотреть.
Ему было стыдно смотреть в глазницы
Такой серьезной старухе, как смерть.

Стыдно. И он опускает вожжи.
А кто-то считает: пять... шесть...
Всякая жизнь,
какая ни есть, -
Это мир
упущенных
возможностей.

Нужно ль об этом в предсмертный час,
Где доброе также безцельно, как злое?
Н У Ж Н О!
Ибо
в могилу нас,
Как мать на фронт, провожает Былое.